Его рисунки в семье рассматривали, удивлялись, но желание стать художником не поощряли. Годы были сложные, началась война, старшие сыновья ушли на фронт. Домой вернулись не все. Фёдор окончил поселковую школу, поступил в Краснодарское художественное училище. Однако, материальное положение семьи заставило его оставить учёбу, и Федор устроился работать в совхозные мастерские.
      А потом долгие годы службы в армии. По возвращению Фёдор занимался столярным и плотницким делом и мечтал. Мечтал об учёбе, но обстоятельства складывались так, что нужно было работать и помогать родителям.
      Стимулом продолжить учёбу стала встреча со строгой молоденькой учительницей – с точёной фигурой и роскошной косой, приехавшей в район после окончания педагогического училища.
      Анна, так звали девушку, поддержала стремление красивого, с копной вьющихся волос, парня. Его песни под гитару, стихи собственного сочинения, рисунки не оставили равнодушным девичье сердце, вскоре она вышла за Фёдора замуж, а через два года отправила мужа заканчивать учёбу в художественном училище. Понимала ли эта юная женщина, какой груз она берёт себе на плечи на долгие годы? Наверное, да. Но она очень любила Фёдора и безгранично верила в его талант.
      Пролетели несколько трудных лет, и Фёдор смущённо, но твёрдо заявил, что будет учиться дальше, хочет стать настоящим художником, а потому подал документы в Харьковский художественный институт на графический факультет. В то время ему было уже тридцать два года. И если Фёдор всегда мог надеяться на помощь своего доброго ангела, Анне же надеяться было не на кого, и она уехала к родственникам в небольшой уральский город Серов, где и родился их сын Юрий.
      Шёл шестидесятый год.
      Анна сама растила сына, месячным крохой определив его в ясли, работала с утра до ночи в дневной и вечерней школах и регулярно отправляла переводы мужу-студенту. Фёдор учился. На первом курсе его группа состояла из десяти, в основном, приезжих, молодых и талантливых студентов; к окончанию института их осталось пятеро.
      Наиболее близкие отношения сложились у Фёдора с Юрием Головашом. Несмотря на то, что Фёдор создавал впечатление человека общительного и открытого, был он чрезвычайно замкнут и молчалив, когда дело касалось личной жизни, отмечают в своих воспоминаниях его однокурсники. Преподаватели достались Фёдору великолепные. Моисей Залманович Фрадкин вёл все дисциплины по промышленной графике. Он же впервые познакомил студентов с азами и особенностями работы над экслибрисом и дал задание награвировать книжный знак для библиотеки своего друга.
      Фёдор свой первый экслибрис подарил Юрию Головашу. Василий Фёдорович Мироненко и Селезнёв Владимир Павлович преподавали станковые дисциплины, Григорий Антонович Бондаренко вёл рисунок и душевные беседы об искусстве, разбавляя их байками и анекдотами, что очень нравилось студентам.
      Для домашних библиотек каждому из этих преподавателей Фёдор со временем награвировал книжные знаки.
      Учился Фёдор самоотверженно, удивляя однокурсников своей способностью проводить за работой почти круглые сутки. Однокурсник Фёдора художник Юрий Иванович Киянский отмечал, что за свою долгую педагогическую жизнь так и не встретил ни одного студента, трудолюбие и желание учиться которого превосходило бы трудолюбие Фёдора.
      Честность, порядочность, умение ненавязчиво помогать своим младшим товарищам, решая их самые невероятные юношеские проблемы, всегда были присущи Фёдору. Преподаватели его уважали, со многими он был дружен долгие годы. Особенно доверительные отношения сложились с Василием Фёдоровичем Мироненко, в мастерской которого, можно сказать, жил Фёдор.
     Понимая, как этот студент нуждался в работе, преподаватели помогали ему, предлагая дополнительный заработок, начиная от рисования афиш для кинотеатров и другой оформительской работы, до работы над марками и иллюстрациями книг в харьковском издательстве «Прапор», где он ещё в студенческие годы оформил несколько книг.
      Фёдор брался за любую работу, но работы было мало, и она была нерегулярной, поэтому обойтись без помощи своей жены не мог, что очень его тяготило. Чувство вины перед своими близкими, женой и сыном, не оставляло его до конца жизни.
      И когда переполняла тоска по семье и мысли о том, что то, к чему он стремился все эти годы, всё больше отдаляется, Федор замыкался, уходил в себя. Через время, ещё с большим усердием, снова трудился в мастерских.
      В студенческие годы Фёдор не упускал возможности участвовать в выставках графики и экслибриса. Экслибрисы начинающего художника не оставались незамеченными: так, работам студентов Фёдора Молибоженко и Юрия Головаша было посвящено заседание Харьковского экслибрисного клуба. При создании новых работ Фёдор всегда старался отталкиваться от личности и интересов владельца знака. Свои миниатюры он легко дарил в знак уважения, признательности или благодарности, а потому оттисков ранних работ и многих досок почти не сохранилось. Фёдор успешно защитил дипломный проект, награвировав в технике ксилографии иллюстрации к роману В.Я. Шишкова «Угрюм-река» и закончил институт.
      Но на этом не заканчиваются испытания на прочность семьи художника. Фёдора распределяют в Кременчуг, а Анна с сыном остаются на Урале. Ещё целых два года Федор работал на Украине, сначала в Кременчуге, потом в Полтаве, не испытывая никакого удовлетворения от того, чем занимался, и пытаясь найти своё место в этой, очень неласковой к нему, жизни.
      В 1967 году он уехал в Новороссийск, в художественные мастерские, обустроился, а после окончания учебного года Анна с сыном переехала к мужу. Больше семья не расставалась. Сначала они снимали комнату на окраине города. Ордер на квартиру Фёдор принёс жене только через десять лет.
      Пройдя суровое испытание разлукой, безденежьем, их союз с Анной стал только крепче. Она была всегда рядом, самый строгий критик и добрый советчик, самый верный и надёжный друг.
      Все, знавшие Фёдора в те годы, отмечают его удивительное умение располагать к себе. Он был интересным рассказчиком и собеседником. Неудивительно, что талантливый молодой художник пользовался повышенным вниманием поклонниц. Но муз много, о чём говорят, в том числе, и имена, выгравированные на экслибрисах, однако строгая и бескомпромиссная Анна – одна.
      Известный библиофил Яков Исаакович Бердичевский, с которым у Фёдора в те годы была недолгая и нерегулярная переписка, абсолютно точно его определяет: «Впечатления от этой переписки у меня сохранились самые лучшие: Фёдор – человек искренний, увлекающийся и, как мне кажется, несколько мятущийся и очень романтичный. Думаю, что в жизни был не устроен и не имел нормальных условий для работы и творчества».
      Действительно, хотя портовый город встретил художника доброжелательно, и ему впервые была выделена комната, которая служила мастерской, творческой эту атмосферу назвать было сложно. Художественными мастерскими руководили, сменяя друг друга, люди, далекие от искусства, и задачи, стоящие перед коллективом художников, они видели по-своему. Оформление «красных уголков» для предприятий города или остановочных комплексов давали возможность зарабатывать небольшие деньги, но все пережитые семьёй трудности в течение десятилетней учёбы Фёдора казались бессмысленными. И Фёдор почти не выходил из мастерской. В эти годы он создал более сотни станковых листов в технике офорта, работал в технике ксилографии и линогравюры, занимался акварелью и живописью маслом.
      Колоссальная работоспособность Фёдора не оставалась без внимания, но относились к ней по-разному: одни восхищались, другие не понимали, а третьих она просто раздражала. И не замечать этого было невозможно. Федор глубоко переживал непонимание и ревность товарищей по цеху. Состояние мужа огорчало Анну, но – ни слова упрёка, только укоризненный взгляд, от которого чувство стыда и вины заставляло Фёдора снова работать и бороться за себя, семью, своё понимание искусства.
      Художнику было тесно в рамках провинциального, в культурном смысле, города. При любой возможности он участвовал в выставках, где получал положительные отзывы, часто бывал в Москве, надеясь вступить в профессиональный Союз художников, что дало бы ему некоторую свободу в творчестве. Тогда же у него появились друзья среди московских художников и коллекционеров.
      Увлечение Фёдора экслибрисом постепенно стало его визитной карточкой, расширило круг друзей-художников и даже часто помогало открывать двери многих кабинетов чиновников от культуры. По экслибрисам Фёдора Молибоженко можно проследить всю его жизнь: с кем общался, с кем дружил, кого любил.
      Он посвятил свои книжные знаки коллекционерам Е. Минаеву, Я. Бейлинсону, В. Худолею, семье художника Виктора Соколова, болгарским и российским деятелям культуры, художникам, артистам и спортсменам. В нашем доме на полке стоит пожелтевший сборник «Книга и графика» с надписью в адрес Фёдора на титульном листе: «…Публикация Вашей работы в столь представительном издании окажет весомое влияние на начавшийся процесс признания Вашего таланта. Время покажет, что я ничего не преувеличиваю. Октябрь, 1972 г. Москва. Виталий Бакуменко, артист Большого театра».
      В это же время художник вёл переписку с болгарскими друзьями, которые настойчиво предлагали организовать его выставки в разных городах Болгарии и прислали вызов на длительную творческую командировку. В Болгарии у художника были все условия для работы, и он создал целый цикл гравюр, посвящённых городу Сливену и новым друзьям. Выставки графики и экслибрисов Фёдора Молибоженко в этой стране проходили с неизменным успехом.
      Потом таких интересных творческих командировок было несколько, и в 1977 году Фёдору Молибоженко, уже члену Союза художников СССР, присвоили звание почётного гражданина города Сливена. Медаль и письма ЦК партии Болгарии по сей день хранятся в городском музее Новороссийска.
      Этот период жизни Фёдора самый плодотворный и счастливый. Он создал серию гравюр «Город-герой Новороссийск», цикл ксилографий «Сергей Есенин» и «Народная республика Болгария», участвовал в союзных и международных выставках. Перечень экспозиций в разных городах России и союзных республик, Болгарии, Чехословакии, Финляндии, Бельгии, Швеции, Германии, Франции, весьма внушителен и свидетельствует о большой и напряжённой работе художника. В списке газетных и журнальных публикаций о художнике и его творчестве не только отечественные издания и авторы, но и зарубежные. Фёдор общался с художниками и коллекционерами разных стран. Его работы продавались, их приобретали как частные лица, так и музеи. В семью наконец-то пришёл достаток и спокойствие. Фёдор Дмитриевич много времени уделял сыну и радовался, когда после окончания школы тот подал документы в художественный институт в Харькове, который когда-то закончил и он сам.
      Федор Молибоженко умер 26 ноября 1980 года, на взлёте своей творческой карьеры, оставив незавершёнными земные дела. Анна Дмитриевна выучила сына, дождалась внучку, порадовалась её первым школьным успехам и тихо ушла. Нам их всегда не хватает.
      Прошли годы. Книжные знаки и другие графические работы художника Фёдора Молибоженко по-прежнему экспонируются на выставках. Экслибрисы разлетелись по свету и радуют любителей графики и книги.
закрыть статью.

   Нашу идею поддержал Виталий Маркович Бакуменко, известный московский собиратель книжных знаков, который считал Федора Дмитриевича своим другом и более сорока лет изучал и пропагандировал его творчество, экспонировал книжные знаки художника на выставках экслибриса и писал о них статьи в журналах.
   Он посоветовал использовать в работе опубликованные на нашем сайте материалы об экслибрисах Федора Дмитриевича. За основу было решено взять каталог шестой Асиновской городской выставки, изданный Г.И. Игнатовым в 1979 году и каталог "Книжные знаки художника Ф.Д. Молибоженко", 2000 года издания, авторов В.М. Бакуменко и В.Д. Перкина.
   Получив ряд ценных указаний, мы приступили к работе. Пересмотрели папки из семейного архива и нашли несколько экслибрисов Федора, не вошедшие в каталоги. Перелистали газетные и журнальные вырезки и обнаружили еще несколько изображений книжных знаков художника, оттисков которых мы никогда не видели. Разложили все по порядку и констатировали, что не только Федор Дмитриевич легко и просто расставался со своими работами, но и мы, наследники, не задумываясь, отправляли по просьбе коллекционеров последние экземпляры оригиналов книжных знаков.
   Поскольку Федор Дмитриевич до знакомства с московскими коллекционерами не придавал особого значения своему увлечению экслибрисом, потому специально доски не хранил. дни из них дарил владельцам книг, для которых эти знаки гравировались, другие доски чистил и использовал по второму кругу. Считать свои экслибрисы Федору было скучно, он стал указывать номер на гравюрах только после убедительных бесед Якова Лазаревича Бейлинсона в конце семидесятого года. А так как надо было с чего-то начинать, потому награвировал на экслибрисе для книг Михаила Виноградова число 50, с этого числа и пошел отсчет. Однако, и позднее художник весьма вольно обращался с номерами очередных опусов, что при составлении каталога создало для нас некоторые трудности.
   Неоценимую помощь в подборе материалов для нашего сборника оказал библиофил и коллекционер экслибриса из Санкт-Петербурга Станислав Юозович Гасюнас. Он пересмотрел буклеты и каталоги выставок экслибриса, хранящиеся в его обширной библиотеке, начиная с 1962 года и прислал копии страниц, где упоминались работы Федора Молибоженко или были опубликованы изображения книжных знаков художника.
   Таким образом, мы узнали о существовании еще около двадцати неизвестных нам ранних экслибрисов Федора Молибоженко. Стали думать, где же отыскать оттиски этих книжных знаков. Художник, журналист и собиратель Владимир Алексеевич Марьин посоветовал обратиться к украинским коллекционерам экслибриса, а ещё велел непременно отправить письмо в Берлин, известнейшему библиофилу и знатоку всего, Якову Исааковичу Бердичевскому. Полученный тут же ответ нас окрылил. Яков Исаакович написал, что обязательно проверит все имеющиеся у него знаки Федора Молибоженко и уж непременно, что-то из харьковского периода отыщет, и добавил: "В Вашем доме им больше места, чем в любом другом". Позже рекомендовал разыскать книгу Молочинского Н.И. " Харьковский книжный знак"- 2002, где мы обнаружили очередные неизвестные нам изображения и описания экслибрисов.
   Вот так всё и было. Мы писали письма коллекционерам и художникам, знакомили их со списком интересующих нас экслибрисов, просили поделиться информацией, если таковая имелась, а в ответ в Новороссийск шли письма с одним, двумя, а то и несколькими оттисками книжных знаков Федора Молибоженко.
   Нам прислали экслибрисы Яков Исаакович Бердичевский и Владимир Алексеевич Марьин из Германии, Петро Владимирович Нестеренко и Юрий Александрович Шумилов из Украины, Леонид Моисеевич Курис из Израиля, Леонид Николаевич Щетнев из Вологды, Юрий Сергеевич Бородаев и Павел Петрович Медведев из Москвы. Константин Васильевич Самодуров из сибирского города Асино передал две самшитовые досочки с гравюрами художника. Нашлись два книжных знака в хранилищах Новороссийского исторического и Краснодарского художественного музеев. Станислав Юозович Гасюнас не только прислал нам экслибрисы из своей коллекции, но и помог в составлении очередных списков. Он вычитывал, находил ошибки, советовал, как лучше разместить материалы в готовящемся сборнике. Пришла бандероль от Виталия Марковича Бакуменко с дублями книжных знаков, подписанных Федором.
   Надо отметить, что все экслибрисы, которые мы получили от коллекционеров, были переданы нам безвозмездно. Объёмный список публикаций разных авторов о художнике в разделе "библиография" - это заслуга Виталия Марковича. Он также собирался со временем передать досочки с экслибрисами, подаренные ему художником, и другие материалы. Хотел написать статью для этого сборника, но не успел.
   Нам удалось пообщаться с однокурсниками Федора харьковским художником Юрием Ивановичем Киянским и Юрием Михайловичем Головашом, ныне проживающим в Израиле. Мы познакомились с некоторыми владельцами книжных знаков, с интересом выслушали их рассказы. Перечитали письма изсемейного архива и теперь лучше понимаем, каков был человек Федор Молибоженко, и что для него являлось в жизни главным.
   Наш проект объединил на некоторое время людей разных взглядов не только на искусство, но и на мир вокруг, и дал почувствовать, что вместе мы можем многое. Мы благодарны всем за помощь в поисках экслибрисов Федора Дмитриевича Молибоженко, за воспоминания и внимание, проявленное к нашей семье.
   На сегодняшний день список книжных знаков увеличился с 211 до 240 экземпляров. Заметим, что при составлении этого сборника мы не ставили целью рассматривать работы Федора Молибоженко с точки зрения художественной или исторической ценности. Для нас эти книжные знаки, даже самые ранние, ценны тем, что это работы нашего отца и деда.
   Остались ещё неизвестными изображения 11 экслибрисов. Мы указали имеющуюся у нас информацию и надеемся встретиться с этими книжными знаками на страницах каталогов или журнальных статей. Внимательный читатель обратит внимание на факт, что в нашем списке опус 156 (авт.) Ex libris Георги Иванов находится среди знаков 1978 года, хотя болгарский космонавт Георги Какалов (Иванов) в космосе побывал в апреле 1979 года, а в 1978 году он только готовился к полету в России. Можно предположить, что художник ошибся с номером опуса, однако среди личных писем болгарских друзей за 1978 год есть отзывы на этот книжный знак. Что ж, пусть это будет маленькой загадкой художника. Мы разыскиваем 24 оттиска книжных знаков, которые выделены в списке курсивом, и которых нет в нашем архиве. Наша работа будет продолжаться и, возможно, этот новый список снова окажется неполным.
    Все отзывы, замечания и предложения по сборнику отправляйте на e-mail molibozhenko@inbox.ru Все новости проекта на нашем сайте www.exlibris-molibojenko.ru
    С благодарностью и уважением Юрий и Валентина Молибоженко
закрыть статью.

Живет у моря художник, влюблённый в свой город и очень скромный человек. Когда в редакции журнала возникла идея написать статью к его юбилею, он попросил рассказать о людях, которые повлияли на его формирование и как художника, и как личности.
    Юрий Молибоженко родился 9 мая 1960 года в городе Серове Свердловской области. До восьми лет мама Анна Дмитриевна – школьная учительница - растила его одна, и одновременно учила своего мужа Федора Молибоженко: сначала в Краснодарском художественном училище, потом в художественном институте в Харькове на графическом факультете. Наконец в 1968 году вся семья переезжает в город Новороссийск, где Федор устроился работать в художественных мастерских. Больше они не расставались. По воспоминаниям Юрия, отец был одержим работой. Уходил в мастерские еще затемно. После обеда, на небольшом диване, стоявшем тут же - возле офортного станка - часок дремал, и снова за работу. Ему нужно было много успеть. Кроме рутинной работы по оформлению красных уголков предприятий, остановочных комплексов, детских садов, он обязан был найти время и для, собственно, того, на что потрачены многие годы, ради чего семья жила в разлуке и нужде. Он должен стать художником. Домой возвращался к полуночи. И так изо дня в день. Юрий впитал с детства, что ничего не бывает просто так, и нужно много и долго трудиться, чтобы чего-то достичь. Отец часто брал его с собой в мастерские, там он наблюдал за ним, а иногда и помогал; познакомился с другими художниками, слушал их разговоры, сравнивал работы, техники. Работы отца выставлялись, их приобретали картинные галереи и музеи, о нём с похвалой отзывались в статьях журналисты и искусствоведы. Особенно продуктивным оказался для Федора Дмитриевича период сотрудничества с болгарскими художниками. Он неоднократно выезжал в Болгарию в длительные творческие командировки, где у него были все условия для работы. Так появился цикл гравюр, посвященных городу Сливену и болгарским друзьям. За свою недолгую творческую жизнь Федор создал более сотни станковых листов в технике офорта, работал в технике ксилографии и линогравюры, занимался акварелью и живописью маслом. Особое внимание уделял созданию книжных знаков, по которым можно было проследить всю его жизнь: с кем общался, с кем дружил, кого любил.
    О том, кем станет, Юрий никогда не думал. Он знал, что будет художником, как отец. То, что труд художника каторжный видел и знал, но по-другому жизнь свою не представлял. А Федор специально давал ему, часто непосильные, задания и отправлял на этюды. Возвращался Юрий уставший, часто злой, не всё получалось, но следующий день - и новые задания отца. Анна Дмитриевна не вмешивалась, сын должен был или выдержать, или выбирать другой путь. После окончания школы Юрий поступил в Харьковский художественный институт, который когда-то окончил и его отец, но на факультет художественного конструирования.
    Отец умер в возрасте 53 лет 26 ноября 1980 года, когда Юрий был еще студентом. Рядом с отцом Юрий был всего двенадцать лет, но эти годы общения с самобытным, талантливым художником, энергичным и интересным человеком и дали вектор всей его дальнейшей жизни.
    После окончания института и службы в армии Юрий возвращается в Новороссийск, работает конструктором на мебельной фабрике. Разбирая отцовский архив и рассматривая уже по-новому, с профессиональной точки зрения, оттиски экслибрисов, Юрий начинает в 1985 году пробовать гравировать на самшите свои первые книжные знаки. До всего приходится доходить самому. Как обрабатывать брусочки дерева, как зачищать поверхность и чем покрывать; на познание некоторых секретов уходили месяцы и даже годы, советоваться в городе было не с кем. Гравюры начинающего художника заметили коллекционеры и пропагандисты экслибриса. Участие работ в выставке книжного знака, организованной В.М Манжуло в Вильнюсском клубе железнодорожников, статья Я.Л. Бейлинсона в еженедельнике «Книжное обозрение» и последующая личная встреча с Яковом Лазаревичем, его добрые советы придали уверенности молодому художнику. Появляются одна за другой новые интересные миниатюры.

    В это же время давний друг отца московский журналист Виталий Маркович Бакуменко пишет в Новороссийск письма, в которых убеждает Юрия обязательно продолжать работать над экслибрисами, рассказывает о художниках, работающих в этом виде графики, даёт практические советы и радуется первым успехам. Потом переписка надолго прерывается, конечно же, вовсе не по вине Виталия Марковича. Не стало Анны Дмитриевны, Юриной мамы, которая поддерживала общение, а Юрий человек немногословный, да и ситуация, как в стране, так и в семье к творчеству не располагала. Общение возобновилось спустя годы, с широким распространением Интернета и возможностями общаться по электронной почте. Виталий Маркович радуется возвращению Юрия в мир экслибриса, присылает длинные письма, в которых подробно останавливается на том, каков должен быть, с его точки зрения, современный книжный знак; высказывает критические замечания по поводу новых экслибрисов Юрия, сожалеет, что сам, являясь поклонником графики, коллекционером экслибриса и журналистом с большим опытом, не имеет специального образования, а потому его советы и замечания являются сугубо субъективными. Виталий Маркович настойчиво рекомендует участвовать в выставках и конгрессах и принимает самое деятельное участие в создании виртуальных страниц о творчестве художников семьи Молибоженко, в работе над каталогом книжных знаков Федора.
    Пожалуй, не было другого человека, который бы был так внимателен к творчеству Юрия на протяжении почти тридцати лет. Он стал для Юрия не просто знакомым коллекционером или журналистом, он стал другом. Юрий в это время работал в рекламе, и достаточно хорошо овладел современными технологиями, потому Виталий Маркович опасался, как бы Юрий не оставил ксилографию, и не стал создавать экслибрисы с помощью компьютерной графики, которую Виталий Маркович нисколько не отрицал, но считал, что пусть ею занимаются другие, кому не подвластно искусство ксилографии. Каждая новая находка художника радовала Виталия Марковича, он с восторгом пишет в письмах:
    «…Большое спасибо за присланные новые экслибрисы. Радуется моя душа, видя, как мощно идёт к вершинам мастерства Юрий Фёдорович. Вот порадовался бы Фёдор Дмитриевич, глядя на такой праздник пиршества серебристых тонких штрихов у своего наследника и продолжателя дела. Так держать, дорогой Юрий Фёдорович! 100 экслибрисов художника Юрия Молибоженко теперь уже не за горами, как говорится. Я уверен, что такой творческий всплеск у Юрия Фёдоровича во многом произошёл благодаря личному участию в Вологодских экслибрисных форумах. Они позволили во многом иначе взглянуть на этот жанр искусства графики…» «…Экслибрис Сергея Васильевича Бродовича меня привёл в восхищение. Редкий художник в экслибрисе может решить так поэтично, тонко, вдохновенно, благородно и целомудренно эту тему. Раньше я не мог переносить этот "сюжет", уверен, рождённый человеком с больной психикой... Оказывается, просто за эту тему брались любители зоологической порнографии... Большое Вам спасибо, дорогой Юрий Фёдорович, за новое достижение в серебристой ксилографии и за поэтичность решения темы…»
    «…Экслибрис Бердичевского - шедевр! Увидев его, позавидуют самые-самые большие коллекционеры и владельцы книжных знаков…»
    «…Мне очень понравился экслибрис для библиотеки Нины Ивановны Казимовой. Как великолепно Юрий Фёдорович прочувствовал поэтику её творчества и особый духовный мир. Не говоря уже о постижении новаторской стилистики творчества этого большого русского художника. Это делает честь Вам, Юрий Фёдорович…»
    Виталий Маркович Бакуменко ушел 1 августа 2014 года.
    Из последних писем Виталия Марковича семье Молибоженко в Новороссийск.
    «…Вы уже, конечно, спите, но завтра всё прочтёте, что я Вам сейчас напишу. Мне ничего не нужно говорить и рассказывать, поскольку я и так всё прекрасно знаю, с какими проблемами Вам приходится сталкиваться очень часто, а порой и регулярно... Но это мы с вами не в силах изменить, поскольку это данность нашего бытия, нашей жизни. Я, как ни кто другой, Вас отлично понимаю и на большом расстоянии всё ощущаю, как по нотам партитуры. С таким грузом очень тяжело жить, но в этом наша судьба, и Боженька нам посылает за это пожизненную молодость души и неисчерпаемые творческие возможности... А за ЭТО всё можно отдать - и будет мало...
    Большое Вам спасибо за понимание и исключительную душевную чуткость! Терпите, ибо это воздастся вам сторицей! Я очень рад, как Юрий Фёдорович семимильными шагами воплощает всё то, что я в нём "вычислил" заочно, за много лет до того, как он начал по-настоящему раскрываться! Он нас ещё не раз удивит и обрадует по полной программе! Я в этом нисколько никогда не сомневался, а теперь - тем более! Самые добрые мои пожелания вам, друзья мои».

    Несколько лет назад судьба подарила Юрию Молибоженко встречу с необыкновенным человеком. Семён Георгиевич Ивенский,- которого лучше всего характеризуют вступительные слова эссе Якова Исааковича Бердичевского к девяностолетию легендарного знатока экслибриса и известного российского искусствоведа. «Говорить много о Семёне Георгиевиче - ничего не говорить, говорить мало – и того меньше… ». Можно с уверенностью сказать, что эта встреча старого искусствоведа и Юрия стала определяющей для дальнейшего развития его как художника - экслибрисиста. Много писем с работами художника было отправлено в Израиль, где сейчас живет Семён Георгиевич. На каждую из работ получена подробнейшая рецензия, где после воздания должного новому книжному знаку художника, следовало знаменитое «…НО,…» Ивенского, и далее на нескольких страницах о том, что не получилось в этой миниатюре, что нужно было бы улучшить, на что в дальнейшем обратить внимание. Долгие-долгие беседы телефонные беседы об искусстве, художниках-графиках, экслибрисах. И даже когда Семён Георгиевич неважно себя чувствует, или грустит от одиночества, стоит задать какой-либо вопрос то ли о роли шрифта в книжных знаках, то ли о сочетании чёрного и белого в гравюре и Семён Георгиевич тут же оживает и выдаёт получасовую лекцию по теме. Приведу выдержку из письма Семёна Георгиевича, отзыв на книжный знак Юрия Молибоженко для книг Главной библиотеки финского города Наантали.
    «...Пришло Ваше письмо с экслибрисом для библиотеки финского города Наантали. Прекрасная, отличная эмблема для библиотеки! Меня приятно обрадовала высокая культура нового произведения Юрия. Тем более, я ясно вижу, как вырос, возвысился его вкус и требовательность к своему творчеству! Чувствую, мои советы Вам явно впрок. Как это меня радует!
    Среди болезней и угасания это как светлый луч солнышка посреди тьмы и увядания, спасибо за понимание и явный прогресс в творчестве. Я не вижу большей радости, чем вдруг узнать, что семена, посеянные мной в благодатную почву, дали красивые, здоровые и многообещающие всходы! Поверьте, что я пишу это от всего сердца, ибо, уходя из мира, вижу в своей деятельности то, к чему стремился, несмотря на все помехи и преграды, всю сознательную жизнь! Во вновь созданной работе всё гармонично: композиция, резьба, шрифт, соотношение белого и чёрного, связь мотива с содержанием и искрящаяся графика оттиска. Отсутствует прежняя глухая, «кирпично-гробовая» атмосфера опуса, тяжесть цветистой «блямбы» работы, по природе своей оторванной от ажурно-шрифтовой фактуры книги. Такой экслибрис – истинное драгоценное украшение любой дорогой и высокоэстетически созданной книги, альбома, ценного издания. Вы, наконец, вышли на новый высокоразвитый, мировой по звучанию рубеж вашего экслибрисного творчества.
   Ну, как этому не радоваться! Ведь я живу только для того, чтобы, как грибы после тёплого летнего дождика, росли таланты в мире афористической графики, а не для упивания обладанием раритетами (всякое стяжание не для искусства и науки – грех!), не для славы (мне вполне хватает уважения моих верных старых и новых друзей), не для яств (к ним я равнодушен) и, тем более, не для того, чтобы казаться чем-то значительным, ибо я не дамочка-кокетка, которой казаться– куда важнее, чем быть на самом деле. Поэтому и радость, несмотря на плачевное состояние моей усталой плоти, неподдельная и счастливая. Можете в этом не сомневаться…»
    Не так давно для готовящегося к печати каталога книжных знаков художника потребовалась небольшая вступительная статья. Всякие статьи к выставкам или другим мероприятиям это всегда проблема,- что написать, в какую форму облечь? Поделились с Семёном Георгиевичем, а он тут же: «Берите ручку и пишите».
    «…Внимательно рассматриваю все гравюры художника. Резьба точная, зрелая, чёткая, техника на высоте, композиции знаков разнообразны и изобретательны, не шаблонны. Рисунок умелый, натренированный, крепкий, так что можно говорить, что Юрием Молибоженко завоёвано много, с чем поздравляю его от всей души. Родился не только новый мастер книжного знака, но и самобытный и очень культурный поэт экслибриса. Юрий легко преодолевает то, что для многих гравёров представляет техническую трудность, и я как-то хочу в нём видеть непременно будущего классика российского экслибриса. Его талант, острый штихель и фантазия графика, словно заранее настроили меня на это. Если ещё к этому добавить терпеливость, осмотрительность, устранить спешку в резьбе, чересчур подвластной Юрию, то результаты превзойдут мои самые смелые ожидания... Я теперь уверен в больших достижениях Юрия в ближайшие годы деятельности, в его будущей заслуженной большой славе графика - экслибрисиста, в том, что о нём будут писать с большой похвалой не те, кто больше коллекционирует, чем изучает и развивает прекрасное искусство книжного знака, но кто действительно двигает его к новым вершинам..» Человек, которому выпала удача встретить по жизни и не растерять таких верных настоящих друзей, счастливый. В преддверии юбилея художника - экслибрисиста Юрия Молибоженко пожелаем ему здоровья, новых творческих удач и пусть новые миниатюры художника радуют нас, любителей графики и экслибрисов.
    В. Некрасова
закрыть статью.